31 Августа 2007

Он не баклан, он идейный

Нацбол Максим Громов, отсидевший три года за "захват" кабинета Михаила Зурабова, объясняет, почему майки с Че Геварой носят все, а в тюрьме сидят лишь некоторые

Те, кто у власти, любят по-отечески потрепать по плечу подрастающее поколение и молвить банальность. Типа "хорошая смена растет". А она, смена, действительно растет - и очень даже разная...

КАК ЭТО БЫЛО

2 августа 2004 года в двери Министерства здравоохранения, что на Неглинной, вошли три десятка молодых людей в спецформе МЧС и респираторами на лицах.

- Учения, - бросил вахтеру один из парней. Группа зашла в три рабочих кабинета. Вожак с несколькими товарищами вошел в кабинет министра Зурабова.

- Учения, - повторил он двум сотрудницам, находившимся там. - Срочно спуститесь вниз, получите форму и прослушайте лекцию о поведении при ЧС...

- А респираторы дадут?

- Выдадут на время. И сумочки личные не оставляйте, чтобы претензий не было...

Когда женщины вышли, эмчеэсовцы закрыли двери и... заколотили их принесенным с собой стройпистолетом. Вожак оглядел группу и усмехнулся:

- Начнем шоу...

...Спустя несколько часов у здания Минздрава завывали сирены, милиционеры выставили ограждение, репортеры настраивали камеры. Из окон летели петарды и дымовые шашки, юноши выкрикивали лозунги. Из одного окна показался вожак, державший портрет Путина.

- Макс, быстрее, менты стену ломают, - кричали ему.

- Долой царя! - громко выкрикнул бунтарь и портрет полетел вниз.

За его спиной с хрустом развалилась стенка, и в комнату ввалились перепачканные известкой омоновцы...

ЗАЧЕМ ЕМУ ЭТО НАДО?

Спустя три года руководитель "мирного" захвата Минздрава 33-летний Макс Громов встречался с корреспондентом "Труда". Коротко стриженный нацбол сразу попросил перейти в тень - от яркого света его глаза отвыкли. Во время разговора он то и дело оглядывался, рядом ли его товарищ - на открытом пространстве среди множества людей экс-арестант терялся.

- Последствия 250 дней одиночки, - смущенно объяснил он. - Трудно к нормальной жизни привыкать. Непривычно все: свет солнца, люди ходят куда хотят, одеты все ярко...

Максим шел по этапу в Башкирию, в "красную" зону. Власть в таких колониях у администрации, но это не означает, что на их территории действует российское законодательство.

- Всякое бывало, и просто избиения, и пытки, - вспоминает Максим. - Активно использовалась "музыкальная шкатулка": в небольшую камеру проводился лагерный громкоговоритель, и на полную громкость включалась запись, поставленная на повтор. Вариантов "программы" было три: суры из Корана, песенки из советских мультфильмов или внутренний распорядок зоны (параграфы об обязанностях заключенных). За 8 - 10 часов пребывания в такой камере мозги превращались в кашу...

Зэки подкатывали к Громову "побазарить за жизнь". Тема разговора одна и та же: зачем лез на рожон? "Что ты поимел со своих трех лет? Я вот "пятерик" считаю - хоть не жалко: на воле жил красиво, денег не считал, ел только в ресторанах... А ты за бабок каких-то пострадал. Они тебе родные?" - спрашивал кто-то из молодых "первоходов". "С кем вздумал бороться? Кто ты перед Системой? Плетью обуха не перешибешь", - говорили старые, еще советской школы воры...

- Когда администрация в зоне режим ужесточает и зэки в бараках десятками вскрываются, они зачем это делают? - спрашивал их в ответ Максим. - Выгоды нет - за общак страдают. Они дураки или герои? А что систему не сломать, это неправда - после бунтов и голодовок администрация на послабление режима идет...

...Зэки выделили "нацболов" в особую "масть" - политическое отрицалово. За отказ подписать при въезде в зону бумагу о сотрудничестве с лагерной администрацией (такие случаи единичны) сильно уважали. Даже проверяющим офицерам, кричавшим Громову:

- Да какой ты политический, обычный баклан (хулиган), у нас таких половина, - отвечали за Макса:

- Не-е, начальник. Он - идейный...

ЧЕ ГЕВАРА - НЕ ТОЛЬКО МОДА

Мы пили с Максом пиво на набережной и смотрели на играющих во дворе детей. Я не разделял его политических взглядов, а он не собирался мне ничего доказывать...

- В детстве мать меня учила, что самое страшное, что может быть в человеке, - это равнодушие, - негромко говорил он. - Можно быть слабым, глупым, несдержанным, но нельзя быть равнодушным. Когда она приезжала ко мне в лагерь и по-матерински причитала, как, мол, я здесь оказался, я ей отвечал: "Я вырос неравнодушным, мама, как ты и хотела"...

- Не жалеешь о своем неравнодушии?

- В моей жизни были случаи, когда надо было сказать, а я промолчал. И тяжело это потом переживал... Здесь вопрос мироощущения. В стране происходила чудовищная несправедливость с принятием Закона о монетизации. Можно было молчать но я, понимая, что меня ждет, пошел захватывать Минздрав... А потом три года спал спокойно: я не молчал и сделал все что смог.

- И сейчас бы пошел на это вновь?

- Если надо... хотя после всех этих интервью меня на зоне теперь убьют... но, - пошел бы, - он усмехнулся. - Мы же революционеры. Фанатизм, идеализм, комплекс жертвы и все такое... А еще совесть, искренность и неспособность молчать - некоторое время мы помолчали, а потом он сказал: - Три года прошло, и я вдруг увидел, как много молодых носят футболки с изображениями Че Гевары, а в текстах модных рок-групп вдруг зазвучали слова о революции... Как думаешь, почему?

Газета "Труд"

Архив публикаций    

АКЦИЯ В ПОДДЕРЖКУ ДОНБАССА:

Сбор гуманитарной помощи осуществляет движение Интербригады (от Лимонова).

Введите сумму пожертвования и номер телефона: