15 Января 2011

Надежда Низовкина: дайте мне больше лет, чем вы отводите своему режиму!

По материалам «Живого журнала» sarvarupa, 14 января 2011г.

Я в этом суде выступаю как подсудимая и одновременно как научный разработчик и как пропагандист тематики вербальных правонарушений, вербальных преступлений. Я занималась этой темой за несколько лет до заведения данного уголовного дела. Янастаиваю и буду настаивать на отмене 282-ой статьи, но этим моя позиция нискольконе ограничивается.

С научной и общественной точки зрения я настаиваю на собственной классификации вербальных правонарушений и считаю, что это - статья 282-я и 280-я, 205-я, менее ужесточаемые статьи УК, статьи из КОАПа, затрагивающие ответственность за пропаганду наркотиков, восстанавливающие ответственность за

несанкционированные митинги и пикетирование. Что статьи Гражданского кодекса, рассматривающие понятия чести и достоинства, как основание для материальных исков. Кроме того, если говорить об Уголовном кодексе, я настаиваю, что к вербальным преступлениям, политическим преступлениям, которые должны быть изъяты из этого поля, должны быть отнесены 319 статья об оскорблении представителя власти и статья об оскорблении частного лица также. Это только кратко моя позиция, которую я не имею возможности широко развить в последнем слове.

И я хочу сказать, что никогда еще в истории этих процессов не было ситуации, чтобы человек максимально компетентный в вопросах вербальных преступлений, и проведения лингистических экспертиз, глубоко интересующийся и разрабатывающий стилистические характеристики политических текстов, - то как избежать криминализированной лексики, - чтобы такой человек оказался подсудимым, чтобы он отказался от адвоката, чтобы он на равных принимал бой экспертов, и чтобы он использовал это все не для самооправдания, а для дискредитации данного закона. Я считаю, что это показатель того, какая потенциальная сила может быть направлена на этот закон, какая потенциальная сила может быть направлена на то, чтобы политические нормы либо были ликвидированы, либо государство встало на позиции открытой диктатуры. Признав наличие в своей правовой базе Уголовно-политического кодекса, Уголовно-процессуального кодекса по политическим преступлениям, особого присутствия сената или еще чего-нибудь подобного. Создав у себя военный или чрезвычайный суд. Потому, что наше государство в настоящий момент уклоняется и от того, и от другого. Уклоняется от того, чтобы стать правовым, и уклоняется от того, чтобы назвать своими именами те репрессии, которое оно проводит. Но вместе с тем, те факты которые были в отношении нас, те преследования, которые в отношении нас проводят правоохранительные органы, я не считаю репрессиями в полном смысле слова. Потому, что под репрессиями принято понимать, гонения на невинных. Я считаю, что мы не есть невинные. Я считаю, что этот суд продемонстрировал все возможности лавирования, все возможности создания какого-то игрушечного

процесса, мягкого процесса. Мягче, чем ювенальная юстиция. Мол, вот, мы ведем в

отношении вас следствие, и судим вас в течение двух лет, а потом считаем возможным без назначения реального срока лишения свободы добиться вашего исправления. Для того, чтобы общественность не

волновалась, для того, чтобы эти законы были признаны не слишком опасными для демократии. Потому, что они не влекут реального, серьезного вреда правам личности.

Что значит обвинительный приговор по сравнению с фактической свободой осужденного? Я считаю, что как раз наоборот. Я считаю, что гораздо важнее обвинительный приговор, совершенно любой, для того, чтобы считать государство репрессивным. Для того, чтобы считать, что оно осуществляет гонения на своих

политических противников. Я считаю, что все эти методы судопроизводства, такие как называние всех допросов, всех выступлений отходом в одноручную дискуссию или же политическую дискуссию, как постоянные ссылки на обстоятельства, не имеющие отношения к делу, в пределах судебного разбирательства. Я считаю, что все это имеет целью эти процессы упростить и сделать их шаблонными , сделать их напоминающими бытовые. В деле о бытовом преступлении никому не придет в голову

допрашивать общественных деятелей, никому не придет в голову спрашивать, повлияло ли это как-то на цензуру, повлияло ли это как-то на права человека.

Действительно, там это будет вопрос, не имеющий отношения к делу. А здесь наоборот. Я считаю, что в данном суде последовательно проводилась линия по пресечению нашей защиты. Я считаю, что всячески пресекалась наша возможность вскрывать фальсификации доказательств. Выяснять неясные суду вопросы. Я считаю, что суд постоянно, систематически занимался переформулированием наших вопросов свидетелям. Для того, чтобы свидетелям "все было понятно". Что суд постоянно занимался объяснением свидетелям, чего надо говорить, подсказками, наводящими пояснениями. И я считаю, что после этого суд сейчас намерен, возможно, исходя из высших политических целей, проявить к нам гуманизм. Чтобы мы немедленно отправились домой из этих стен и чтобы это было равносильно тому, как наказанный ребенок в угол поселен. Я на это отвечу, что у меня нет никакой возможности повлиять на высшее политическое решение, у меня нет никакой возможности повлиять на указания спецслужб, на какую-то заданную

конечную цель, повлиять на бешенную стремительность этого процесса, на то, что нас привезли сюда сегодня, не сообщая, что сегодня будет судебное заседания. Я считаю, что все наши доказательства в нашем деле будут проигнорированы, что они важны, но не влияют на решение. Обвинительное гуманное решение о прошении тех,

кто виноват.

И поэтому мне остается только выступить с предупреждением о том, что я не намерена соблюдать никакие нормы отбывания условного срока или каких-то других мер, не связанных с лишением свободы. Что я намерена в дальнейшем заниматься организацией коалиций и политических движений, направленных

на расширение гражданских свобод и на последовательное уничтожение полицейского государства. И в случае лишения свободы нас я также утверждаю, что оно не приведет ни к какому нашему исправлению. Единственная возможность, какая у этого политического режима есть, это не дожидаться нашего исправления, а назначить настолько высокую меру наказания по количеству лет, чтобы она превысила то количество лет, которое осталось самому этому режиму дожить. У меня все.

Архив публикаций     Читайте также:

15/01/2011 Дело Низовкиной и Стецуры   -   Дела / Дела и судьбы /