7 Июля 2012

Суд над Pussy Riot. Репортаж о заседании суда 4 июля

По каждой девушке слушание проходит отдельно. Три суда по очереди: Надя, Катя, потом Маша

Интродукция.

Журналисты все прибывают, и в зале суда становится очень жарко. Работает кондиционер, но на маленькую, до отказа набитую прессой комнатку его не хватает. Дышать нечем, стоишь вплотную, по лицу текут струйки пота. Это такая душегубка.

Журналисты, операторы шутят, что чувствуешь себя, как в автобусе. «Да хуже» - говорит один. «Сейчас попросят за проезд» - говорит другой.

Человек в пиджаке, видимо, какой-то судебный распорядитель, заглядывает в комнатку и говорит: «Проблема только в том, что нет адвокатов, они придут — и будем начинать процесс». Изнывающие журналисты начинают очень ждать адвокатов.

«А адвокатов как-то можно поторопить?» — спрашивает один.

«Может, без адвокатов начнем? — подхватывает другой. — «Скажем, мы проголосовали, постановили».

Как покажет суд, поторопить адвокатов очень даже можно. Суд постановил, что закончить ознакомление с материалами дела они должны очень быстро – до 9го июля, то есть менее, чем за три дня. По словам защитников, в такой срок физически невозможно ознакомиться с оставшимися материалами.

Просто стало слишком жарко: слишком много судов по делу Pussy Riot, слишком много событий и обсуждений, слишком большой резонанс, слишком известные люди подписывают слишком громкие письма. «Быстрей закончить, быстрей сбагрить их в зону — вот все, что им нужно, — говорит Николай Полозов. — Снять накал. Тяжелее будет вспоминать о девушках после года в колонии».

Время от времени человек в пиджаке заглядывает проверить, все ли с судом в порядке? Умещается ли пресса, дует ли кондиционер. Кондиционер дует (в комнате все равно невыносимая жара), человек в пиджаке удовлетворенно хмыкает и уходит. С судом все в порядке, видимо думает он. И суд идет, идет как по рельсам, от одного предсказуемого решения к другому.

Суть дела.

В пункте 3 статьи 217 УПК РФ «Ознакомление обвиняемого и его защитника с материалами уголовного дела» (http://www.zakonrf.info/upk/217/) говорится: «Обвиняемый и его защитник не могут ограничиваться во времени, необходимом им для ознакомления с материалами уголовного дела». Однако там же указывается, что: «Если обвиняемый и его защитник, приступившие к ознакомлению с материалами уголовного дела, явно затягивают время ознакомления с указанными материалами, то <…> устанавливается определенный срок для ознакомления с материалами уголовного дела».

Жалоба следствия, которой посвящен этот судебный процесс, как раз и касается «явного затягивания» ознакомления с материалами. Следствие ходатайствует о конкретном и очень спешном сроке ознакомления.

О том, что значит «ознакомиться с делом», рассказывают адвокаты.

Материалы дела — это 7 томов, 2800 страниц. Они в одном экземпляре. Адвокаты постепенно их ксерокопируют, но ограничены в технических возможностях: делать это можно только в Следственном комитете по ЦАО Москвы, с разрешения следователя. На копирование одного тома нужно около 3х часов. На сегодняшний день откопировано 4 тома.

Материалы дела должны прочитать 6 человек (трое подзащитных, трое адвокатов). Они читают тома не по порядку — пока кто-то читает первый том, другой изучает второй или шестой.

Знакомиться с документами девушки могут не более шести часов в день, так как в СИЗО у них четкий распорядок: завтрак, обед, ужин, прогулка. Но 6 часов – это в идеале, попасть к подзащитным адвокаты могут не в любое время и, по их словам, должны отстаивать 2х-3х часовые очереди. В камере, где они знакомятся с делом («3 на 3 метра» - говорит Волкова) нет кондиционера, уже через час становится невыносимо жарко, читать тяжело. Надя Толоконникова жалуется на головные боли. Часть материалов написана от руки, а почерк у следователя Ранченкова, по словам Волковой, «как у врача». Впрочем, в материалах встречаются и легкие для ознакомления части — фотографии.

Часть материалов адвокаты, видимо, отфотографировали и читают вне Следственного комитета и изолятора. Но то, что они прочли таким образом не попадает в официальные документы: в графики ознакомления, в которых по дням указывается время чтения, количество прочитанных листов. Поэтому у адвокатов и следствия получаются расхождения: например, следствие утверждает, что, согласно графикам, Николай Полозов прочитал всего 106 листов, он же утверждает, что ознакомился с четырьмя томами.

От начала ознакомления адвокатов и подсудимых с материалами дела до суда по ходатайству прошло меньше месяца ― 28 дней. (Следствие закрылось 4 июня. Ознакомление с материалами началось 7 июня. Суд по ходатайству – 4 июля.) Но это с выходными и с теми днями, когда девушек вывозили на суды. Если их учесть, получится 18 дней.

Надя Толоконникова говорит, что успела изучить два тома. Но ей жизненно важно изучить и остальные 5 томов, каждую страницу этого дела – ведь от этого зависит ее судьба. К тому же, поясняет она, там много интересного. «Например, протоколы допросов совершенно идентичны, — говорит Толоконникова. — Похоже, будто следователь их сам написал, а потерпевшие подписали. Или встречаются забавные ляпы: в протоколе вопросы следователя и ответы следователя». Толоконникова говорит, что ей нужно еще 1,5 месяца, чтобы дочитать дело и указать следствию на остальные «оплошности»: она хочет помочь исправить их.

Катя Самуцевич говорит, что ознакомилась с одним томом полностью и еще с двумя частично. Что она хочет аккуратно и внимательно изучить все материалы дела. Что из-за режима у нее есть 2,5-3 часа в день. Что никакого умышленного желания замедлять дело у нее не было. Она рассказывает про содержание материалов: «Показания потерпевших меняются. Человек, который сначала писал, что его лично произошедшее не коснулось, не оскорбило, через какое-то количество страниц начинает говорить, что задеты его религиозные чувства. Целыми абзацами в показаниях потерпевших повторяются фразы, ранее появлявшиеся в материалах следователя».

Маша Алехина говорит, что крайне возмущена. Она с 8 часов утра «на выезде», в суд ее привезли к 11, сейчас уже 16 часов, и она чувствует себя не очень хорошо. Она рассказывает, что, никогда не отказывалась от чтения материалов, что читает иногда по 70, 100 листов в день. «Этот лингвистический шедевр составлен с такой логикой, с которой я не была знакома ранее, — говорит она, — мне нужно время, чтобы ее понять. Это уникальный ряд грамматических и семантических ошибок, по три ошибки в слове — это важно, так как мешает быстро разобраться».

Адвокаты говорят, что следствие препятствует их ознакомлению с материалами. Виолетта Волкова рассказывает, как звонила следователю с просьбой о копировании материала в пятницу в 9 утра, а он перезвонил ей только после 6 вечера, когда никакое копирование уже не было возможно. Она говорит, что им отказано в копировании цифровых, видео и аудио материалов, которые следствие направляло на экспертизу. А значит — провести свою психолого-лингвистическую экспертизу адвокаты не могут.

Хочется рассказать, что говорит следователь Хорьков, но он говорит тихо и невнятно, почти ничего не слышно. Кажется, он называет прочитанное адвокатами и девушками количество листов и заявляет о явном затягивании. Например, про Катю Хорьков говорит: «315 листов тома 2 и 515 листов тома 1». Значит, 830 листов за 18 дней. 46 листов в день. «50 листов в день в таких условиях — это абсолютно нормально», — заявляет Волкова. К тому же, ознакомление Кати с материалами началось не 7-го, а 8-го июня. Виолетта Волкова с 4 по 14 июня была на больничном. Она удивляется, что ее больничный лист к материалам ходатайства не приложен.

О других свидетельствах явного затягивания ознакомления с материалами мы узнаём не от следователя, а от адвокатов. Знакомясь с материалами, которые следствие предоставило вместе с ходатайством, они зачитывают и комментируют то, что кажется им явными нестыковками. Например, в одном из рапортов следователя указано, что адвокаты Полозов и Фейгин тратили отведенное на рассмотрение материалов время на разговоры между собой. «Как это возможно? — спрашивает Виолетта Волкова. — Ведь они знакомятся с делом в разных комнатах, каждый со своей подзащитной, и не имеют физической возможности болтать друг с другом».

Другой рапорт о том, что Марк Фейгин 8 июня прошел к Самуцевич и сказал ей не подписывать более 50 страниц в день. По словам Волковой, этого не могло быть физически: в этот день Толоконникова с Фейгиным знакомились с делом в первой половине дня, а Самуцевич — во второй. Как же Марк Фейгин мог попасть к Кате в изолятор, если не находился в этот момент в СИЗО?

Адвокаты прямо говорят, что сведения, содержащиеся в графиках ознакомления с делом не соответствуют или даже противоречат тому, что указывается в рапортах следователя представленных для подтверждения ходатайства. На их вопросы и обвинения следователь ничего не отвечает. Следователь и прокурор сидят очень тихо, что не мешает им убеждать суд.

Три суда.

По каждой девушке слушание проходит отдельно. Три суда по очереди: Надя, Катя, потом Маша.

Ходатайства следователя, реакция и решения суда ― для всех трех слушаний одинаковы. Это известно по опыту и всех прошлых судов по делу Pussy Riot. Заседания были бы похожи между собой как близнецы-братья, но адвокаты все-таки вносят в триаду некоторый сюжет. Потому что адвокатов трое и они все разные — у каждого свой стиль. Потому что адвокаты пытаются донести до суда, что подзащитных у них трое и у них не одинаковые обстоятельства дела (а в том, что об этом знает следователь часто возникают сомнения; так же, как ни одна из судей, рассматривающих меру пресечения, еще ни разу не приняла этот факт во внимание, — решения по девушкам всегда однотипны). К тому же, от первого слушания до третьего адвокаты меняют тактику.

На первом суде, где рассматривается дело Надежды Толоконниковой, адвокаты подробно рассказывают про процедуру ознакомления с материалами и объясняют, почему они читают дело именно с той скоростью, с которой читают. Указывают на нестыковки в рапортах следствия, на которых основывается ходатайство о сокращении сроков. Жалуются на другие процессуальные нарушения. Почему отказали в копировании видеоматериалов? Почему за все время хода дела не было удовлетворено ни одного (по словам Фейгина) ходатайства от адвокатов, тогда как ходатайства следствия так легко и быстро рассматриваются? Почему следствие только на проведение экспертиз потратило 1,5 месяца, а у защиты на все про все меньше 30 дней?

Марк Фейгин сам же и отвечает на озвученные адвокатами вопросы: «Из ходатайства сторона защиты делает вывод, что из рук вон проведенное следствие идет на грубейшие нарушения и подлог, чтобы скрыть собственные процессуальные нарушения. Например, с экспертизами — нас знакомили с ними только пост-фактум. А это не правомерно. Теперь у нас не будет времени разобраться и с остальными процессуальными нарушениями, даже узнать о них. Ограничивать нас во времени — значит делать суд ничтожным в части обеспечения правовой защиты наших подзащитных».

Суд выносит решение ходатайство следствия удовлетворить, так как суду очевидны «умышленные действия адвокатов и обвиняемых» по затягиванию дела. На доводы и жалобы адвокатов судья не отвечает, в своем решении их не комментирует. Чем, видимо, порождает еще одно процессуальное нарушение.

На втором суде, по делу Кати Самуцевич, адвокаты говорят более решительно, точнее, более отчаянно. Уже ясно, что суд не реагирует на рациональные доводы. Остается говорить более эмоционально, пытаться хоть как-то сдвинуть с места ― раз система не работает, — хотя бы людей. И Виолетта Волкова произносит речь. Она уже открыто говорит: «Это фальшивка!». Говорит: «Фарс!». «Что думает прокуратура?» — вопрошает она, обращаясь к тихо сидящему рядом со следователем прокурору. — «Посмотрите, прокурор молчит!» Он и правда молчит. «Правомерно ли это в отношении моих подзащитных?» — обращается к нему Волкова, еще раз перечисляя все процессуальные нарушения. Прокурор не отвечает. «Нет ответа», ― говорит она. – «“Ревизор”. Немая сцена».

Суд выносит решение ходатайство следствия удовлетворить, так как, по мнению суда, адвокаты и обвиняемые явно затягивают дело.

А вот на третьем суде ― Машином ― у адвокатов уже никаких иллюзий. Поэтому они просят для судьи отвод: так как эта же судья продлила срок содержания Алехиной под стражей, и так как судя по первым двум сегодняшним решениям судья не объективна в этом деле. Судья удаляется обдумать собственный отвод. «Она сама будет решать, доверять ей себе или нет?» ― удивляется машина мама. Судья решает доверять, и отвод отклонен.

Адвокаты передают ходатайство для ознакомления самой Маше. Маша читает кусочки вслух для журналистов («Вы не читайте, вы ознакамляйтесь!» - возражает судья. «Я просто думаю вслух, мне так легче воспринимать», — говорит Маша) и комментирует: «Это неправда, это ложь. Вот тут сотрудник ЦПЭ (Центра «Э» – О.В.) говорит, что я отказалась от подписания заявления, о котором я знать не знаю. И я никогда не отказывалась от ознакомления с материалами, всегда являлась по первому требованию, даже когда плохо себя чувствовала, когда вызывала врача. Я прошу принять справедливое решение и не нарушать моих конституционных и процессуальных прав».

Полозов в своей речи также указывает на то, что «в представленных рапортах многое является неправдой». Он уже говорит предельно открыто, не только о нарушениях в этом конкретном деле, но и о последствиях допущения нарушений такой наглости и размаха: «Это преступно и это очень стыдно, — говорит он. — Следствие выполняет политический заказ, и суд идет на поводу у следствия. Это полный правовой нигилизм. Это опасный прецедент, который может послужить потом для других неправомерных уголовных дел».

Суд выносит решение ходатайство следствия удовлетворить. На рассмотрения оставшихся 4-5 томов дела у адвокатов и их подзащитных остается 3 неполных дня. Все три девушки, одна за другой, объявляют голодовку, как единственное средство выразить свое несогласие с решениями суда и нарушениями следствия.

Маша.

И я напишу немного про Машу отдельно, так она моя подруга. В этом суде я вижу ее первый раз за четыре месяца. Даже потрогала, мягкая. Раньше я видела ее каждые выходные ― мы учимся вместе.

Сейчас у Маши шнурки (она шепчет через решетку) «из швов» — настоящие шнурки иметь нельзя, их вынули из кед при передаче. Но можно сделать из собственных колготок. Один потолще, мохристый, другой тоненький. «Мне не доставляют прессу, сделайте что-нибудь!» - возмущенно говорит она нам (оформившим подписку). «Что, что, что, что мы можем сделать?» — теряемся мы. Мы оформили подписку только с июля, может еще не успела дойти? Маша среди всего этого беспорядка и беспредела, обладает удивительной и милой способностью озвучивать самые легкомысленные проблемы: «Еще тут проблема с тем, чтобы покрасить ногти, стоит это сто рублей или около того, а вот рассматривают заявление очень долго (теряется на разных инстанциях), ждать приходится по 3 недели…», ― пишет она из СИЗО. Лак ей нужен, чтобы избавляться от «ногтевого невроза», у нее детская привычка сгрызать ногти под корень.

Маша — человек непосредственного опыта. Она не понимает формальностей и того «как должно быть». Не принимает на веру, что «так положено» и всегда пытается сама подумать, а что же это значит. Поэтому ни на один вопрос в суде (такое же я видела у нее на экзаменах) она не отвечает формально. «Вам понятны ваши права?» — спрашивает судья. Маша задумывается, видно, как она перебирает в уме, понятно или нет. «Да, но…», - говорит Маша. «Хорошо, вам понятны ваши права, — перебивает судья. — У вас есть какие-нибудь ходатайства?». «Ходатайства…» — видно как Маша пытается вспомнить, может у нее и правда есть какие-нибудь ходатайства? Она пришла с зеленой школьной тетрадкой, в ней листочек с написанной короткой речью про то, что христианская традиция больше и глубже того, что сейчас происходит (я смотрю на Машу, не могу записывать). Конвоир хочет уже надевать на нее наручники, Маша боком двигается от него к краю клетки (как маленькое подводное животное), пока не упирается в прутья. «Мне очень жаль», ― говорит Маша. ― «Мне очень жаль, что никто ничего не понял, но не жаль ― что это случилось».

«Тогда так тебе и надо», ― говорит кто-то из операторов за моей спиной, один из тех, кто ничего не понял.

Когда Машу уводят ее папа кричит: «Позор этой стране».

Мы тоже часто это кричим. На улицах и площадях. «Позор! Позор! Позор!». И еще: Россия Будет Свободной - Еще 12 Лет - Спасибо Нет - Это Наш Город - Мы Здесь Власть - По Газонам Не Ходить - По Газонам Не Ходить - По Газонам Не Ходить - Россия Будет Свободной. Позор. Позор. Позор.

Маша из-за решетки в зале суда спрашивала, как у нас здесь. Ничего себе так. Интересно.

Ольга Виноградова, «Эхо Москвы» - 5 июля 2012 г.

Архив публикаций