29 Октября 2013

Тульский судебный беспредел. Взгляд изнутри

«Неужели суд вправе отказывать человеку в СВОБОДЕ только за то, что он не застегнул пуговичку или нарушил команду «Отбой» по причине ночного поноса, потому что вечерняя пайка была из протухшей капусты?..»

Всем и так понятно, что ждать от нашего государства каких-либо достижений в вопросе защиты прав человека или хотя бы просто четкого соблюдения законов не стоит, но всему есть предел. И предел наступает тогда, когда понятие «защита прав», в прыжке преодолевая стадию «пофигизма на права», достигает вершин «нарушения прав». Особенно остро этот вопрос стоит в среде заключенных российских тюрем и лагерей. Здесь же, в неволе, лишенным свободы худо-бедно еще можно мириться с непонятным запретом жарить картошку или мыться больше одного раза в неделю, но терпеть издевательства, нелогичность, некомпетентность и непрофессионализм местечковых судов при рассмотрении вопросов об условно-досрочном освобождении, замены неотбытой части наказания более мягким видом наказания, изменения вида учреждения или приведения приговоров в соответствие с новым Уголовным кодексом уже действительно невыносимо.

Возьмем, к примеру, Тульский областной суд и, в частности, подведомственный ему Центральный районный суд города Тулы. Дело в том, что в этих судах заключенных не отпускают по УДО в принципе. Ну, как не отпускают? Естественно, отпускают. Только, во-первых, 1 человека из 10, рекомендованных самой колонией, а во-вторых, когда до окончания срока по приговору остается не более 2-3 месяцев. А чтобы не портить свою статистику удовлетворенных ходатайств на УДО и т.н. «проценты [1] или перережим [2]», претворяют в жизнь следующую схему: с полной поддержкой администрации колонии перед судом предстают 10 зеков. Восьмерых из этих десяти наивных и необразованных заключенных суд уговаривает отозвать свои ходатайства и подать заново через пару месяцев. Таким путем 8 процессов как бы не состоится. Из оставшихся 2 заключенных одному официально отказывают, а одного иногда все же отпускают домой. Тем же восьми осужденным, которые ранее забрали свои ходатайства, при повторной подаче через 2 месяца в удовлетворении, само собой, отказывают. Таким образом, статистика «отказов» находится на уровне 50-70 %. И это происходит из раза в раз. Из года в год.

Прокуратура также почти всегда против того, чтобы отпускать домой хоть кого-нибудь. Зеки, по ее мнению, это нелюди, и нечего им делать среди людей! И суд в унисон прокуратуре оставляет их дальше «сидеть». Самое интересное, что администрация колонии, которая непосредственно перевоспитывает кандидата на досрочное освобождение, почти всегда поддерживает его прошение в суд с формулировкой «в дальнейшем отбывании наказания не нуждается», но и суду, и прокуратуре наплевать на положительную характеристику осужденного и мнение сотрудников ИК, даже если у исправившегося бывшего преступника куча поощрений. Смешными же являются мотивировки отказа: «поздно встал на путь исправления», «нестабильность поведения», «нет динамики исправления» и другие «обосновизмы». Больше напоминает диагноз в эпикризе. Суд очень пристальное внимание обращает на количество взысканий и профилактических бесед «удошника», но не придает абсолютно ни-ка-ко-го значения как сути и подтверждению зафиксированных нарушений, так и количеству и качеству поощрений этого же кандидата на свободу.

Вы представляете, что такое судебный процесс по решению человеческой судьбы? Выступающий пот и биение сердца осужденного настолько пронзительны, будто в изнурительно-жаркий летний день долбишь бетонную стену отбойным гороховым молотком. Стоишь перед судьей, как маленький мальчик на экзамене, и ждешь, какую же тебе поставят оценку. Оценку судьбоносную!.. Но ни от тебя, ни от твоего мнения, ни от твоих знаний, и даже ни от твоего поведения ничего не зависит. И как?.. Как, скажите мне, судья Воеводина, вы можете во время процесса сидеть в шубе, развалившись, закинув ногу на ногу и даже не смотреть в личное дело этого несчастного просителя желанной свободы??? Ведь он шел к этому весь свой срок – исправлялся, стремился быть лучше, чтобы начать новую жизнь. Гоооды! Несколько лет он, оторванный от родных и близких тысячами километров, шил сумки за 40 рублей в месяц, ел кашу с червяками, ни разу не попробовал сахара, мерз 3 раза в день по часу на уличных проверках, мылся раз в неделю и даже в новогоднюю ночь ложился спать в 10 вечера. И вы, судья, на пару с прокурором, увидев этого несчастного заключенного впервые в жизни, так легко и незатейливо решаете, что он не исправился. Зачем же тогда государству по всей стране тащит на своих плечах огромный штат «зоновских» воспитателей, «отрядников» и психологов, которые занимаются его исправлением? И если люди, перевоспитывающие его в течение нескольких лет, делают на совместном лагерном совещании вывод о его исправлении, почему вы, уважаемый суд, не задаете ни единого вопроса присутствующему в процессе «воспитателю» как о заслугах, так и о сущности нарушений этого зека? Ну, неужели суд вправе отказывать человеку в СВОБОДЕ только за то, что он не застегнул пуговичку или нарушил команду «Отбой» по причине ночного поноса, потому что вечерняя пайка была из протухшей капусты?.. Ведь он не лишен возможности справить нужду. Горько, что не только в Тульской области, но и по всей России подобная судебная практика имеет место быть.

В данном ключе не подлежит сомнению введенный в действие «закон о мести»[3], как дополнительный повод для отказа в досрочном освобождении. Именно это и происходит, так как судьи трактуют этот закон явно по-своему: в тексте нового закона указано о праве участия и обязательном уведомлении потерпевших судом о дате и времени процесса рассмотрения вопроса об УДО, а суд, отказывая в удовлетворении ходатайства, поясняет, что раз потерпевшие против или не явились на процесс, или их вообще не удалось найти, то и нет оснований для освобождения. Извините, ну, где же логика: во-первых, почему данный закон касается лиц, осужденных до его вступления в законную силу (получается, что в нарушение статьи 10 УК РФ он ухудшает положение таких осужденных), а во-вторых, почему при изъявлении перед приговором потерпевшим желания «не сажать» обидчика, судьи к нему не прислушиваются и все равно лишают свободы, а в нашем случае его мнение оказывается определяющим? И потом… потерпевший после вынесения приговора перестает играть роль в судьбе преступника. Не потерпевший выносит приговор и содержит его в тюрьме, а государство в лице судебной системы и ФСИН, следовательно, государство и должно хладнокровно принимать решение о достаточности исправления злодея, а не кипящие годами эмоции пострадавшего. Иначе закон об условно-досрочном освобождении в целом теряет смысл.

Помимо угнетающей практики по УДО, исправработам и перережимам, особое место занимает не приведение приговоров в соответствие с изменениями в УК РФ. Мало того, что, рассматривая дела о «поправках», суд наотрез отказывается изменять срок осужденным, выказывая, тем самым, абсолютную индифферентность и непрофессионализм, так еще и умопомрачительно затягивает отправку документов осужденному, что в итоге затормаживает процесс обжалования судебного акта в вышестоящей инстанции. Но здесь со слезами на глазах стоит упомянуть, в этом вопросе и попытки обжалования «поправок» в ВС РФ оказываются тщетными. Игнорируются даже ссылки на научные работы в области расчета медианы санкции [4] таких юридических столпов, как Козлова А.П. и Дементьева С.И. Хотя, казалось бы, методики исчисления и расчета средней шкалы назначенного наказания в виде лишения свободы для всех судей являются своего рода principium et fons [5].

Еще очевиднее непонимание и незнание законов проявляется в работе Тульского областного суда, когда надзорную жалобу пишешь председателю, а в нарушение фундаментальных и незыблемых постулатов уголовно-процессуального кодекса в третий (!) раз отвечает нижестоящая инстанция, что не дает возможности обратиться за защитой в Верховный Суд (дело Довмаляна на сайте суда). Так и хочется задать им вопрос: «Ребята, вы УПК-то читали?»

Ну, чем не наглядное подтверждение принципа Питера? Напомню, о чем гласит этот самый принцип: «в иерархической системе любой работник стремиться достичь уровня своей некомпетентности; работают только те, кто не достиг некомпетентности». Золотые слова!..

Что касается прокуратуры, то здесь тоже порой недоумение вызывает напыщенность и надуманность данной службы ради каких-то показателей. Вот история из личного опыта. За пару месяцев до моего рассмотрения УДО приезжает к нам в ИК-2 целый эшелон с защитниками прав человека, представителями общественных наблюдательных комиссий и прокурорами, в том числе из Москвы. Проводят прием зеков по любым вопросам. Захожу. Всем рассказываю о необоснованной отказной судебной практике в регионе. Машут головами: «Знаем, знаем. Вот мы и приехали исправить ситуацию». Рассказываю и про себя, про то, что все характеристики положительные, ИУ выступает с поддержкой, считая, что я более не нуждаюсь в изоляции от общества. В общем, казалось бы, идеальная кандидатура. Отвечают: «Вас, несомненно, поддержим в суде. Не сомневайтесь. Мы вот вас записываем в блокнот». И что я вижу у себя на процессе через 2 месяца? Встает прокурор и говорит:

– У вас тут, молодой человек, в личном деле имеется беседа воспитательного характера по причине невыхода на работу. На этом основании я возражаю против применения к вам УДО.

– Постойте, – говорю, – да ведь это не ШИЗО, не взыскание, не выговор, это беседа, которая даже в справках не отражается.

– Ну и что с того?

– Да я… Я могу все объяснить, как дело было

– Ну, попробуйте.

– Хорошо, – начинаю, – уважаемый суд, можно задать прокурору личный вопрос?

– Задавайте.

– Скажите, если вы в будний день в ноябре месяце проснетесь с температурой под 40, вы пойдете на работу?

– Конечно, нет.

– Поверьте, у меня такое же мнение. Но дело в том, что в учреждении выход на работу осуществляется в 6.45 утра, а врач в зону приходит, дай бог, к 10, поэтому справку об освобождении я получается должен взять уже после выхода на работу. Я ведь только свободы лишен, не права на болезнь. Здесь даже не нарушение чего-то, здесь произошло некое недопонимание.

– Нет. Это нарушение.

– Хорошо, – продолжаю, – что бы вы сделали на моем месте?

– Позвонил бы начальству и предупредил его о своем заболевании и о невыходе на работу.

– Так и я бы так с радостью сделал, но у меня нет такой возможности – позвонить начальству.

И тут эпическое:

– Все правильно. Потому что, осУжденный, вы отбываете наказание в местах лишения свободы за преступление, предусмотренное частью 4 статьи 159. Раааньше надо было об этом думать!

Я право был обескуражен от такой примитивистского толка риторики.

Ведь мы говорим об органах, которые мотивированно, обоснованно и независимо вершат правосудие. Правый суд. То есть правильный, который основан на юстиции. А justitia в переводе с латыни – справедливость. Справедливость, в свою очередь, определяется Законом, который как раз-таки и нарушается. А при игнорировании установленных норм Закона попирается суть справедливости, и невозможно произвести правосудие.

Не будет открытием и мое повествование, почему такое «правосудие» все же осуществляется. Всем известно, что заработная плата каждому федеральному судье выплачивается из федерального бюджета. Оклад у всех судей примерно одинаковый – 30-50 тысяч в месяц. Однако самое важное в их работе – это премии и план. Этими самыми премиями председатель того или иного суда уверенно манипулирует деятельностью каждого подчиненного «системе» судьи. Не выполнит судья план (количество присужденных лет лишения свободы или отказов в удовлетворении ходатайств об УДО больше определенного количества) – премия будет 20000 рублей в месяц, выполнит – 120000. В свою очередь ничтожная профессиональная валентность судьи ограничивает вариативность в выборе им альтернативной профессии до критически низкого уровня, т.к. сочетание клавиш Ctrl-C+Ctrl-V нигде столь часто не используется. Ну, и как при такой системе «сдержек и противовесов» работать даже самому грамотному и справедливому судье? По-моему, описанная ситуация является наглядной иллюстрацией «Процесса» Франца Кафки.

С горечью на душе обращаю внимание и на то, что биться об стену приходится не только в беседах с судом и прокуратурой, но и с самими арестантами. Порой для того, чтобы хоть как-то изменить вышеописанный судебный беспредел вынужден просто уговаривать их не отзывать из суда свои ходатайства ни при каких условиях. Говорю им: «Откажут? Не беда. Дойдем до Верховного Суда. Там откажут? Сразу заново подашь и времени не потеряешь. А через обещанные 2 месяца тебя все равно не отпустят». Удивительно, но не верят. Достучаться удается только до 3 из 10. Ох, уж эти преступники. Правильно мне на первом курсе преподаватель по Теории государства и права говорил: «Не знает своих прав тот, кто не знает своих обязанностей».

И все же, думаю, сложно не согласиться с тем, что человек, твердо вставший на путь исправления и делающий все, чтобы поскорее освободиться из стальных оков, не может подлежать социальному осуждению, т.к. стремление человека к свободе является таким же совершенно естественным, как желание утолить голод или согреться. Да, он преступивший закон негодяй, но пока еще не до конца испорченный «обсиженный урка» и без пожизненных дурацких татуировок (особенно это касается малолетних преступников). И налоги всего населения идут не только на его содержание в тюрьме, но главным образом на его исправление. А помимо цели нравственной, основным и единственным техническим мотивом к соблюдению им правил внутреннего распорядка, т.е. дисциплины, хорошему поведению, получению образования, общению с ожидающими родственниками, осуществлению работы в промзоне, строительству планов на жизнь, закреплению в нем правопослушного правосознания и, как следствие, перевоспитанию и исправлению является перспектива досрочного освобождения. Но если этому человеку не давать обещанной законом возможности в удовлетворении своей природной потребности в свободе, то, несомненно, он, отсидев в зоне срок «до звонка», выйдет пустым и озлобленным потенциальным преступником, вобравшим в себя негативный опыт криминального ремесла и дикой обиды. И лимитирующим фактором этого выступает именно безрезультатное биение об стену в намерении пораньше освободиться. Если оступившемуся человеку дать возможность осознать, исправиться и искупить вину с правом досрочной свободы или вообще без заключения за решетку, результат будет гораздо лучше, это в меньшей степени будет приводить к рецидивам. Кроме того, работая в колонии за 50-100 рублей в месяц ни о каком возмещении ущерба и речи быть не может. Высиживание на нарах транжирит госбюджет, потому что из него расходуются средства на содержание заключенного без малейшего намека на принесение им пользы обществу.

Для лучшей ясности всей картины я открою вам глаза на то, очень немногие в окружении преступного контингента готовы взять всю волю в кулак, объявить о своем намерении исправиться и написать ходатайство об УДО, тем самым, разорвав все связи с преступным миром. После такого шага он может даже прослыть «удошной рожей». Это тоже испытание, но он готов на это идти ради возвращения в нормальное общество. Но когда и общество в лице суда пинает его обратно в терновый лес преступности, это не оставляет ему шанса на сохранение достоинства, рассудка и стремления быть лучше. Описанное должно быть основой понимания ситуации.

У вас, наверное, возникает вопрос, почему я так рьяно защищаю этих преступников, зеков, нелюдей, отбросов общества? Да все просто. Во-первых, тех узников, которые стремятся домой, их действительно не так-то и много, но заслуживает внимания тот факт, что они исправились, хотят жить по-людски и делают это в том числе ради своих семей, которые остались без кормильца. Во-вторых, эта категория включает в себя вполне приличных особей homo sapiens, а также незакоренелых преступников, которые, по большей части, совершили преступления по пьяной лавочке (почему к алкоголю государству стоит относиться как к наркотикам). Ну, и в-третьих, право на УДО закреплено в законе. Если большинство населения не поддерживает и не согласно с институтом досрочного освобождения, то давайте изменим закон и откажемся от этой практики вообще. Ну, уж если мы установили какие-то правила игры, то давайте все играть по ним честно?! Но получается так, что dura lex sed lex [6], а в российских реалиях lex исключительно dura и никак иначе.

Михаил Старостин, ИК-2 г. Тула

Сноски:

[1] Исправительные работы

[2] Изменение режима содержания (со строгого на общий режим или с общего режима в колонию-поселение)

[3] Федеральный закон от 23.07.2013 г. № ФЗ-221

[4] При снижении государством по санкциям опасности деяния, соотносимо (методом «медианы санкции») должен быть снижен и срок уже ранее назначенного наказания

[5] Начало и основа (лат.)

[6] Закон суров, но он закон (лат.)

«Русь сидящая» - 28 октября 2013 г.

Архив публикаций