Новости:

23:51 06/12/2011

Максим Громов на свободе

Рассказ лидера «Союза заключенных» Максима Громова о задержании 4 декабря на митинге против нечестных выборов

Фото Владимира Телегина

Еще поднимаясь по эскалатору на «Гостином дворе», я уже слышал свист со стороны выхода. На улице было огромное число народу, и стоял огромный гул свиста. Ранее я ходил каждое 31 число на Гостинку, и хотя видел незнакомых людей, но сомневался, что они пришли присоединиться к нам. А сейчас стоят толпы, со свистками. Молодые и совсем еще дети, лет 16 – 17, без конвоя взрослых, смеясь уворачиваются от ОМОНа.

Задержания сначала осуществляли как и раньше - адресно. Через час тактика изменилась. Во-первых, глашатай в погонах стал кричать: «Уважаемые журналисты, перестаньте мешать сотрудникам выполнять законные действия». Почему они стали кричать, стало понятно только в отделении, когда выяснилось, что среди задержанных есть журналисты. Один из них требовал пресс-службу, и говорил, что он аккредитован. На что ему подполковник Алексей Александрович ответил, что журналистов предупреждали по мегафону, чтобы не мешали полиции. Сам виноват, в общем.

Далее ОМОН, взявшись за руки, стал бегом окружать уже толпу людей. Кто успел, тот разбегался, кто нет, тех держали в кольце, откуда выводили по одному люди в касках. Я не провоцировал, даже стихов не читал, но на второй раз схватили и меня.

Со мной в автобусе потом ехали еще пять или шесть ребят, их оставили с первой партией на Металлистов 13. Нас повезли в 52 отделение.

52 отделение одно время славилось тем, что у них там одних в Санкт-Петербурге все «по уставу», горячая кормежка и другие блага полицейского участка, как во всем мире. Ну что ж, пришло время увидеть все самому.

Меня привезли вместе с другими задержанными, среди которых была одна дама с огромным пакетом с продуктами. Она шла с работы, по дороге зашла в магазин и попала в один из хороводов ОМОНа. Она была явно в некотором шоке. Ей одной из первых откатали пальцы, вызвали «скорую», которая, проигнорировав ее жалобы, уехала. При мне ее обыскали, и поместили в камеру, с молодой студенткой.

Когда очередь дошла до меня, я как и в прошлый раз отказался представляться и откатывать пальцы, равно как и фотографироваться. Тогда полицейские заломили одну мою руку назад и приковали наручниками к моему же ремню. Вторую руку потянули на папилон (система электронного дактилоскопирования). Вывернув и выкрутив ее, им удалось откатать пальцы, на что папилон им сообщил, что информации недостаточно. Они перековали другую руку, и откатали уже правую. Папилон, к удивлению для меня, сообщил, что данных нет! Я был не меньше уязвлен и оскорблен, чем сами полицейские. Они задумчиво чесали лбы, и думали что делать. В итоге оставили меня в дежурной части до утра, не помещая в камеру. Утром пришел ко мне некто, представившийся сотрудником уголовного розыска. Манера вести себя нагло и говорить на повышенных тонах дала понять, кто он и откуда.

Несколько минут мы беседовали, потом он решил заключить меня в камеру. Все мои вещи, включая пенку, нательный крест и книги у меня забрали. В ответ я объявил сухую голодовку.

Камера, в которую меня завели, была вся заблеванная, в плевках и испражнениях. Включили через минуту вентиляцию. Через час стало холодно, но и запах стал намного слабее.

Когда стали выводить ребят из первой камеры, я сообщил им, что объявил сухую голодовку.

Через несколько часов меня привели в комнату дознания, где меня ждали «чужой» опер (как я понял, из какого-то центрального отделения) и молодой госслужащий в штатском с фотоаппаратом в руке. Я им объяснил, что не собираюсь участвовать в их мошеннических комбинациях, и давать показания буду только тогда, когда придут задержавшие меня люди, которые представятся и объяснят мне причину задержания. Госслужащий после этого начал не просто хамить, а грязно материться. Опер из центрального спросил: «С митинга? У нас такая же х-ня, поубивал бы всех!»

«Поубиваете нас, друг за друга же возьметесь, маньяки, - подумал я тогда. - Понабрали гопников из подъездов по объявлению, теперь в погонах ходят, мечтают кого поубивать, кого на баки поставить».

Сейчас я думаю, что погорячился, назвав их гопниками. Гопники так не матерятся. По крайней мере, гопники, которых я встречал в родном подъезде, на улицах, где я бывал и жил, в строгом бараке лагеря, в «Бутырках» и в «Матроске» никогда так грязно не матерились. Так могут только госслужащие.

Меня опять закрыли в камеру. Через час-полтора меня вдруг вывели в туалет, тот самый майор который снял с меня крестик, вежливо и без лишних слов. Еще через несколько минут меня выпустили, сунув мои вещи, напоследок сказав, что от них никто еще не мог скрыться. На выходе из дежурной части меня встретил правозащитник, член общественной наблюдательной комиссии Владимир Шнитке.

Оказывается, кто-то из ребят уже сообщил ему о том, что со мной и где я нахожусь. Его долго не пускали в отделение, ему пришлось звонить в разные ОВД и УВД, какому-то генералу, чтобы членам ОНК, наконец, открыли двери в госучреждение.

Мы договорились подготовить совместную жалобу на действия сотрудников отделения по отношению к задержанным, но нужно предварительно встретиться с людьми, с которыми меня задержали. Благо я уже передал им контакты для связи.

Архив новостей