10 Декабря 2010

Евгения Хасис: «В автозаке»

Письма из Лефортово.

Давеча я ездила на очередное продление сроков содержания под стражей. Официальная часть данного мероприятия мало чем отличалась от предыдущих. Следователь, заикаясь, прочитал по бумажке ходатайство с просьбой продлить моё содержание ввиду того, что я могу «скрыться», «уничтожить», «повлиять»… Я и Саша с Ген.Ген. в очередной раз настаивали на прекращении моего уголовного преследования в связи с «надуманностью, необоснованностью, абсурдностью». В общем меня, как обычно, продлили, не сильно утруждая себя редакцией и аргументацией очередного постановления.

Отличие состояло лишь в том, что мне судом были заданы хоть какие-то вопросы. Другое дело, что ответы на них не вписывались в рамки судебного заседания, а относились напрямую к предъявленным обвинениям, так что судом не учитывались.

Конвойные отделения в МосГоре бывают разные. Есть общие и есть отдельные. Я, естественно, сидела одна. Хотя, честно говоря, и рассчитывала на какое-нибудь общение. Дело в том, что после судебного заседания ждёшь, как правило, долго - 3-4 часа. Делать абсолютно в это время нечего. Журналы все проглатываются на первом часе, а дальше кто-то спит, кто-то сам с собой играет в слова. Я, как правило, мечтаю, или, выражаясь местными жаргонами, «гоняю». Иногда развлекали разговоры из-под двери. Вот «Евросеть» повели, вот «кумаринские головорезы» пошли, а вот один, судя по голосу, взрослый и интеллигентный мужчина, рассказывает сотруднику конвойной службы, как ему сиделось в Испании.

– В Испании-то небось тюряга лучше, чем у нас?

– Трудно сказать, я там всё время сидел в одиночке.

Невольно подумаешь: да, сколько камеры не ремонтируй, какими современными благами их не оборудуй, а всё равно главное для арестанта – это общение. Не просто так способность к коммуникации есть главный отличительный признак хомо-сапиенсов. Нет общения, и уже чувствуешь себя недочеловеком. У нас тут гуляет одна история про хитрую узбечку, которая неделю не сознавалась, что говорит и понимает по-русски. Прокололась она, когда фельдшер пришла ей рассказывать, каким образом она может сделать аборт, как правильно писать заявление и всё такое. От этого прокола, к слову сказать, более коммуникабельной она не стала, но зато темы «я не понимаю» в вопросах бытового характера были закрыты…

Наконец, из-за дверей донеслось: «скинам скажи, чтобы готовились на выход. И девушке из 1-го тоже». Стоит ли говорить, что девушкой была я, а скинами как потом выяснилось назвали пушкинско-посадских ребят. Я была уверена, что их судят в здании областного суда и никак не ожидала встретить их здесь. Но как мне их узнать? И вообще в одном ли автозаке нас отсюда увезут? Услышав ритмичный топот по коридору, я поняла, что выводить меня будут после. При этом хоть какое-то представление о внешности у меня было только Коли М., прочитанное в книге Ивана Миронова: «В камеру зашёл матрас…».

Да, не густо, но, уповая на интуицию, я сразу при погрузке начала всматриваться в лица попутчиков. Но что я могла разглядеть в темноте отсека для заключённых? Да и конвой поторапливал, указывая на специально отведённое мне место в «стакане». И в тот момент, когда я уже собиралась скрыться за глухой дверью этого чуда инженерно-технической мысли, меня окликнули:

- Женя!!!

Я обернулась, возможно, излишне резко. Конвоир попятился назад. Передо мной стоял, подпирая потолок, светловолосый стос. Всю дорогу до Матросской тишины мы общались. Конвоир оказался понятливым и даже на остановках отпирал меня, чтобы мы могли видеть друг друга. Как оказалось, парни сидели какое-то время с Никитой, так что большая часть разговоров была о нём.

- Он очень сильный духом!

- Я знаю!

- Он очень мужественный!

- Я знаю!

- Он один из лучших, кого мне довелось повстречать!

- Он лучший из тех, кого довелось встретить мне!

Они рассказали мне, как он жил там. Чем занимался. О чём думал. Они не считали мои вопросы глупыми или пустыми и с радостью, во всех подробностях, перебивая друг друга, поведали мне о быте самого дорогого и близкого мне человека. Я очень благодарна им за это. Пусть эта «таблетка» лишь на мгновение заглушила ту тоску и боль разлуки, которая живёт во мне уже год, но в это мгновение я была счастлива. Как же относительно это чувство. Иногда на нас сыплются все блага мира, и мы грустим. А порою какая-то ерунда, казалось бы, мелочь, а мы счастливы. На воле, когда мы были рядом и я могла в любой момент обнять его, над счастьем нам приходилось трудиться. Сейчас 15 минут рассказа о нём, без возможности даже получить от него письмо, посмотреть ему в глаза, а я счастлива…

Уже в камере, засыпая, у меня перед глазами всё стояли и стояли эти лица. Которые смеясь и радуясь нашей случайной встрече, рассказывали мне о муже и о себе. Которые так же смеясь говорили о том, что возможно, совсем скоро услышат свои приговоры. От 20-ти и выше. Они сказали: «Нам, вобщем-то, всё равно, пж или нет». А я кричала, перекрикивая мотор автозака: «Мне не всё равно!». И очень хотелось плакать, но слёзы текли куда-то вовнутрь…

Правозащитный центр «Русский вердикт» - 11/12/2010

Архив публикаций