20 Октября 2013

«И я признаюсь - да, я опасаюсь за свою судьбу»

The New Times публикует новое письмо Надежды Толоконниковой, которое, по словам ее мужа Петра Верзилова, она просила передать нашему корреспонденту Зое Световой через своего бывшего адвоката Виолетту Волкову

По информации The New Times, Толоконникову в ближайшие дни, возможно, в выходные, могут этапировать в другой регион. Этап может быть долгим, но во ФСИН обещают, что будут везти осужденную фигурантку дела Pussy Riot «в отдельном купе».

«Вечером 17 октября меня вызвали к контрольно-пропускному пункту колонии-больницы ЛПУ-21, чтобы выдать передачу. Улыбчивая девушка на КПП, раз за разом по распоряжению руководства не пускавшая ко мне адвокатов, правозащитников и моего мужа, выдала мне несколько журналов. Заботливо усадила на скамейку, выдав: «Жди сопровождения обратно в корпус». Минут 10 я ждала. Открывается дверь, за которой все 10 минут этих кто-то лихорадочно бегал, что-то кидал и переставлял. На меня направлена видеокамера. Сотрудников ЛПУ-21 человек десять. Заместители начальника, оперативники. Все тут. Видеокамера в руках у Четырёва Александра Ивановича, который в январе 2013 года с удовольствием написал на меня рапорт («не поздоровалась», находясь в больничке с сильнейшими головными болями), который в этот мой приезд упорно отказывался брать любые мои заявления («Я не имею права у вас что-то брать. Я вам ничего не должен»). Сотрудники спецчасти, торопясь, тараторят: «Вы выписаны из ЛПУ. Вы отправляетесь в колонию. Срочный этап». Спрашиваю, куда именно я еду. «На ИК-13», - отвечает спецчасть. - «Покажите мне постановление об этапировании». – «Мы ничего не должны, - в ответ получаю волшебную фразу, - но вот спорите. В наряде значится ИК-13». Смотрю, действительно, ИК-13. Я удивлена. Пытаюсь спросить, к чему такая поспешность. Все мои вещи - тут же, в КПП. Кто их и когда успел собрать пока я получала журналы, мне неизвестно. Позже выяснится, что вещи собраны были не все. Сотрудники ЛПУ-21 выпихивают мои сумки и забрасывают в автозак.

Меня силой толкают к выходу. «Жалобы, заявления есть? Вы поступаете в распоряжение конвоя», - дежурные фразы конвоира. «Да, сильная головная боль», - отвечаю. У меня очередной приступ боли, не снимаемой никакими обезболивающими. Конвоир настаивает на вызове медика. «Надо проверить давление, провести осмотр», - заключает врач. «Все! Все! – кричат два зам.начальника больнички, - Быстро в автозак! никаких измерений! Быстро! Быстро! Пошла!». Торчков, режимник ЛПУ, силой забрасывает меня в автозак, как овощную корзину. Захлопывается дверь клетки. Я еду. Накануне, 16 октября, я обращалась к начальнику ЛПУ-21 с просьбой о помощи. Я писала ему заявления с просьбой обеспечить мне личную безопасность в порядке ст.13 УПК РФ. Я поясняла, что в ИК-14 меня ждет месть руководства колонии за правду, рассказанную мной об их конторе, и злоба и жестокость тех высокопоставленных зэчек, которых администрация планомерно весь мой срок настраивала против меня. Заместитель Дубравного прокурора Ямашкин был лично поставлен мной в известность днем 17 октября о том, что в ИК-14 мне угрожает опасность. Поставлены в известность моими неоднократными письменными заявлениями директор ФСИН России, Генпрокуратура, начальник УФСИН России по Мордовии Симченков. Начальник ЛПУ-21 Клишков утром 17 октября в ответ на мою обеспокоенность пояснил, что согласно его сведениям я отправляюсь в ИК-13. И там я буду в безопасности. «Об ИК-14 речи не идет, что ты!» - заверил он меня. Итак, я засунута в автозак и еду. Полчаса. Приехали. Я – на ИК-14.

Еще на КПП ИК-14 я объявила сотрудникам колонии, что этапирована в данное учреждение я была обманным и незаконным путем, с применением физической силы. Я пояснила, что опасаюсь за свое здоровье, психологическое и физическое, находясь в ИК-14. В связи с этим мной немедленно была объявлена голодовка. Я требую обеспечения мне реальной личной безопасности и перевода в колонию другого региона. Потому что в этом регионе, в Мордовии, с людьми творят страшное. Им лгут, их запихивают в машины силой, и их отказываются слушать, их подавляют, их уничтожают и уничтожают человеческое в них. Людей превращают в затравленных зверей. И я признаюсь – да, я опасаюсь за свою судьбу. Потому что я не знаю, что со мной будет сегодня вечером. Что решат сделать со мной палачи из УФСИН по Республике Мордовия. И я опасаюсь за судьбу <…> осужденных, с которыми я недолго, но очень полно общалась в ЛПУ-21, в больничке. Мы беседовали о Мордовских зонах. И они, отбывающие наказание в ИК-2, рассказали мне чудовищное. То, о чем я, конечно, слышала и раньше, но что не укладывается у меня в голове. <…>за жалобы в прокуратуру и Уполномоченному по правам человека на ИК-2 год не вылезала из ШИЗО. Ее избивали и пытали холодом, специально открывая посреди зимы все двери. Мерзли и жаловались даже сами сотрудники, ее охранявшие. А она – в оранжевом платье и в трусах. За общение со мной <…> срочно, 15 октября, отправили с больнички на «двойку». Предупредив, что «тебя там ждут». Я не знаю, что сейчас с ней, но мне хотелось бы, чтобы существовал какой-то

общественный контроль за тем, чтобы к осужденным, которые готовы говорить правду о колониях, не применялись пытки, как физические, так и психологические. <…> она из тех камикадзе, кто говорит о колонии, как есть. Потребуйте у ФСИН информацию о ней, не дайте ее уничтожить; дайте понять, что осужденные – не бесправные существа, что есть общество, готовое их права отстаивать. Другая осужденная, <…>, она передвигается с двумя тростями, очень медленно, согнувшись, она испортила себе здоровье в местах лишения свободы, села здоровой. У нее парапарез нижних конечностей, межпозвоночная грыжа. 15 октября, несмотря на то, что ей не было оказано в ЛПУ-21 никакого лечения, она была отправлена на этап. Однако <…> отказалась заходить в автозак, сделала заявление о начале голодовки, голодовки до вызова к ней прокурора и до оказания ей лечения, до облегчения ей постоянных болей в спине и ногах. Ее не стали запихивать в автозак силой, но увели в ШИЗО ЛПУ-21. «Приедешь в ИК-2, тебе Кемяев покажет», - пообещали ей. Кемяев – режимник «двойки, известный по всей «ветке» садист. «Лучше я умру от голода, чем от побоев, истязаний, унижений. Они уже сделали это со мной перед отъездом в ЛПУ-2 за то, что я заступилась за избиваемых. Меня саму посадили в клетку на сутки и избивали. А потом они скажут, что я сама себя удушила, как они всегда делают… Мне страшно. Я молю Господа, чтобы он не допустил этого беспредела», - вот последнее, что я услышала от <…>. Меня увезли в ИК-14. Она продолжает голодать.

Сегодня, в пятницу, 18.10.13, ее опять должны были этапировать. Так и не оказав медицинской помощи. Я просила своих адвокатов, чтобы они навестили <…> и <…> в ИК-2. Я ответственна теперь за судьбу этих людей, поскольку срочные этапы в ИК-2 они получили из-за общения со мной. Им прямо об этом говорилось. Скорее всего, однако, адвокатов в ИК-2 не пустят. Как не пускали ко мне в больничку. И это – страшно»

«The New Times» - 18 октября 2013 г.

Архив публикаций