3 Апреля 2010

Железяка

Следствие — прокуратура — суд. Вся эта система похожа на старый телефонный автомат, в котором функционирует один только монетоприемник

Когда жены осужденных предпринимателей не стоят в очередях на свидания, на посылки и передачи, они отпрашиваются с работы, чтобы ходить по судам. Они ходят по судам с адвокатами, чтобы подавать кассации и надзорные жалобы, просто жалобы на действия тех или иных государственных органов (чаще всего приставов), они выступают в судах ответчиками, потому что партнеры мужа или — что печальнее всего — родственники отсуживают у осужденного остатки собственности, и отсуживают с большим успехом, ведь чаще всего правоустанавливающие документы бывают изъяты следствием, то есть пропадают с концами, а восстановить их сложно, если у противной стороны задействован хороший административный ресурс. Ходят и по прокуратурам, о чем отдельный рассказ — печальный.

Почти за два года, что сидит мой муж, я побывала во всех судах Москвы, за исключением Кузьминского и Зюзинского. Они все очень разные, везде свои правила. И все везде зависит от людей. Хуже всего условия в Таганском суде — причем не для посетителей, а для самих судейских: очень старое, неудобное здание, совершенно для суда не приспособленное, а вот люди там работают приличные, я бы даже сказала, исключительно приличные; в Хорошевском все тоже ничего себе. Худшие суды — Хамовнический, Тверской и Пресненский, там свинство — норма жизни. Но Хамовнический суд в этом ряду стоит особняком.

С тех пор как там начали по второму кругу судить Ходорковского и Лебедева, там многое изменилось. Вернее, так: в те дни, когда там проходят судебные заседания по «делу ЮКОСа», там все по-другому, нежели в другие дни. В «дни Ходорковского» там много рослых вооруженных мужчин в разных форменных нарядах, которые ходят по этажам, грозно поддерживая кобуру; там уборщицы сбиваются с ног, тщательно отдраивая кафель. По их присутствию или отсутствию сразу можно сказать: судят сегодня ЮКОС или нет, можно даже и не подниматься на третий этаж, в 7-й зал, чтобы это понять. Однако если ты не Ходорковский, добиться проведения слушаний по своему делу не так-то просто — они тут тянутся годами, не торопясь, их бесконечно откладывают, и жаловаться бессмысленно. Я как-то пожаловалась председателю суда Данилкину, что, мол, суд неправомерно наложил арест на все имущество моего мужа, а не только на спорную часть, чем нарушил его права, — получила ответ: мол, жалоба рассмотрена, «доводы проверены в полном объеме», «проведено оперативное совещание, обращено внимание судей на соблюдение процессуальных сроков при рассмотрении дел». Вообще-то после этого совещания у меня еще два раза суд откладывался просто так, да и жаловалась я не на это, а на нарушение имущественных прав, а имущественные права сидящему человеку важны чрезвычайно, ему нужно адвокатам платить. Конечно, после ответа судьи Данилкина у меня как у гражданина возникает резонный вопрос: а как он судит-то, если не видит, что в бумажке написано, и смысл написанного не очень понимает? Я прямо даже беспокоюсь, как он ложку ко рту доносит, а тут все ж суд, дело государственной важности.

Добиться чего-то осмысленного от прокуратуры тоже невозможно: практически любые жалобы она спускает ровно тем же милиционерам, ровно тому же следствию, на которое ты и жаловалась. И разорвать порочный круг «следствие — прокуратура — суд» нереально, невозможно, немыслимо. Это как в старом советском анекдоте, когда по политической статье посадили сантехника — за слова «тут ремонтом не обойтись, тут всю систему менять надо».

Вот, кстати, еще один прекрасный штрих насчет системы, на этот раз ФСИН. Раз уж телефоны в зоне официально под запретом (хотя они у всех есть), мы с мужем решили звонить официально, через телефон-автомат, имеющийся в зоне. Муж получил разрешение на звонок, дело за малым — за телефонными карточками. В зоне их нет. В ларьке колониальном тоже — никто не заказывает. Ок. Купила ему все мыслимые и немыслимые виды телефонных карточек, передала. Муж гордо пошел с ними звонить, едва ли не первым в зоне, — никому там особо в голову не приходит использовать автомат. Быстро выяснилось, почему собственно: а ни одна из ныне существующих телефонных карточек несовместима с имеющимся автоматом.

Попытка соответствовать закону и правилам бесславно провалилась. По правилам действовать, по-честному, нельзя — не предусмотрено конструкцией и окружающей средой.

Вот ведь, думаю, какой хороший символ страны и эпохи: правоохранительный, судебный автомат существует сам по себе, присутствует в каких-то там отчетностях, а граждане крутятся со своими проблемами и решают их самостоятельно, в нашем случае — самосидетельно. Сами себе пропитание добывают, сами о себе заботятся, налоги платят на содержание автомата, но не пользуются, потому как не для них он поставлен. Попадешь ненароком в такой автомат — пропадешь, там съедят тебя, как две копейки, а выскочишь, глядь — и ни к чему ты уже не подходишь, ни на что не годишься, потому что время ушло вперед, пока ты сидел съеденным в автомате. И можно сколько угодно апеллировать в Минсвязи, в «Большую тройку», к любым телефонным богам — никто не услышит. Снести бы эту тупую и корыстную железяку — сколько уж в мире систем новых придумано: выбирай — не хочу. Всем уже очевидно, что надо сносить. Кроме самой тупой железяки, которая давно не работает, но соображает одно: может, ее и надо сносить, но покуда исправно работает монетопроемник — железяке ничто не угрожает.

>

Ольга Романова, «Новая газета» 2.04.2010

Архив публикаций