28 Февраля 2013

Как попасть в психбольницу

Случаи помещения людей на принудительное лечение в психиатрическую больницу довольно редки. Излишняя оппозиционность, отказ признать вину в суде или просто неудачный, по мнению родственников, выбор жениха — а дальше уже вопрос связей в медицинских или правоохранительных кругах. PublicPost выяснял, кто, почему и на каких основаниях оказывается в лечебнице.

Фото: Reuters

Диагноз, которого нет

В середине февраля в Москве из психбольницы №4 им. Ганнушкина сбежала пациентка, для которой побег был единственным способом оспорить то, что ее госпитализировали незаконно и принудительно. А 4 марта в Новосибирске суд рассмотрит кассационную жалобу Андрея Сергеева — он провел последние несколько лет сначала в СИЗО, а потом в психиатрической лечебнице с диагнозом, которого не существует. "К нам очень много обращается людей с жалобами, что их незаконно поместили, потому что жалобы писали и критиковали высшие органы госвласти. А когда начинаем разбираться, выясняется, что случаев, когда необоснованно, не так много. Но на самом деле у человека есть еще особенности поведения, которые требуют специального подхода, — говорит исполнительный директор Независимой психиатрической ассоциации Любовь Виноградова. — Случай Сергеева не такой. Он всего лишь добивался своих прав, хотя и в достаточно резкой форме. В декабре очередная комиссия продлила ему лечение в стационаре. Но мы смотрели его документы, заключение врачей. Никаких признаков опасности, неадекватного поведения не усматривается. Врачи ему говорят — перестань бороться, и мы тебя отпустим".

Сергееву слегка за 30, он гражданин России, хотя долго жил в Узбекистане и Казахстане, откуда в 2008 году приехал с женой и детьми в город Бердск Новосибирской области, где жила его мать Лариса. "Столкнулись с такой проблемой, что невозможно оказалось легализоваться, хотя я являюсь гражданином России с 1994 года. Гражданство приобрел абсолютно законно, в посольстве РФ в Узбекистане, — рассказывает Андрей. — Еще до приезда, зная, как долго эти вопросы решаются, я обратился в УФМС. А потом оказалось, что паспорт мне готовы выдать только за взятку. На уголовное преступление я не решился". Дальше у Сергеева, по его словам, началась длительная переписка со всеми вышестоящими органами. Закончилась выше некуда — в июле 2009 года всю семью, "поскольку вопрос комплексный", позвали на встречу с главой города. "К этому моменту мне все-таки выдали паспорт, подержал я его в руках недолго — через месяц меня закрыли, — говорит Андрей. — Так что вопрос касался скорее супруги, она четвертый год не может получить вообще никаких документов".

"Так вот, мы пришли, ждем. В администрации говорят — никого нет. Ждем опять, надоело ждать. В итоге приехало все руководство города, кого там только не было. Минут 40 была болтология, потом появились сотрудники милиции, 10 человек, — вспоминает Андрей. — Мы поняли, что что-то не то происходит, решили уйти. Уйти нам не дали. Меня повалили, наручники надели. Мать порезали ножом. И этот нож, так получается, отмыли хорошенечко и сделали его вещественным доказательством в деле о моем нападении на сотрудника милиции". Официальная версия другая. УВД Бердска тогда сообщило, что семья Сергеевых отказалась покидать здание администрации. В результате чего при исполнении служебных обязанностей был ранен начальник службы участковых уполномоченных Иван Атясов. Сейчас он уже на пенсии. "Это было преступление сотрудника милиции в отношении меня и моей матери. Средней тяжести вред здоровью у нее зафиксирован, медицинское заключение", — уверен, в свою очередь, Сергеев.

С тех пор почти четыре года его возят по всей России — Сергеев успел посидеть в ИВС и СИЗО в Новосибирске, в московской Бутырке, в костромской и орловской психиатрической больнице специализированного типа с интенсивным наблюдением, в двух больницах Новосибирска. Диагноз Сергееву поставили в Москве, в институте им. Сербского. Диагноза "параноидное развитие личности" при этом не существует — его нет в Международной классификации заболеваний МКБ-10. Нет и кода заболевания, который указали медики, — f 60.03. "В Институте Сербского пробыл минут 20 максимум, — вспоминает Андрей. — Возможно, на месте экспертов Сербского я бы тоже решил, что я ненормальный — объяснял им, что все было не так, как написано в документах следователя, а совсем наоборот". Например, по словам Сергеева, в материалах его дела должен был быть акт, что его мать порезали ножом, но "врачи на меня косо посмотрели и сказали, что нет такого акта". "В общем, не все документы были направлены в Институт Сербского. Но я думал, что все. И убеждал их. Видимо, это было расценено как неадекватное поведение", — поясняет собеседник, с которым PublicPost удалось связаться по телефону.

Тем не менее, по его словам, никакого лечения в больнице №3 Новосибирска он не получает с октября 2012 года. А перед декабрьским судом врачи в своем заключении о продлении лечения мотивировали это тем, что Сергеев не признает своей вины — у него "отсутствует критическое отношение к совершенному правонарушению". Есть в материалах дела и заключение лечащего врача Сергеева, Марченко Е.В. — в нем указывается, что написание пациентом кассационной жалобы свидетельствует об ухудшении его психического состояния, копии документов отправлены в Независимую психиатрическую ассоциацию.

Больница дольше, чем тюрьма

Такие случаи, комментирует Любовь Виноградова, "случаются с журналистами, с правозащитниками, с людьми, которые склонны отстаивать справедливость, как танк идут напролом и не считаются с ситуацией, пытаются добиться своего": "Например, человек пришел к врачу и требует, чтобы ему дали справку, что он может водить машину. Сталкивается с проволочками или чем-то еще. Он начинает кричать, что будет жаловаться. И это может быть расценено как опасность, хотя на самом деле это всего лишь несогласие, нормальная агрессия". Хотя, конечно, с советского времени многое изменилось, и антисоветская агитация или надругательство над флагом перестали считаться опасностью, при которой может помочь только госпитализация.

"Опасность — это когда человек совершил преступление средней тяжести, тяжкое или особо тяжкое, связанное с насилием. По ходатайству следствия проводят психиатрическую экспертизу, если показывает, что человек невменяем, дальше доказывают факт совершения им опасного деяния. И если факт будет доказан, то суд, в соответствии с рекомендациями в экспертизе, отправит его в больницу, — поясняет юридическую процедуру адвокат Дмитрий Аграновский. — А если преступление небольшой тяжести, то лечат амбулаторно. В любом случае каждые полгода человека переосвидетельствуют, и суд решает — нужно дальнейшее лечение или нет". По словам Аграновского, в подавляющем большинстве случаев суд соглашается с заключением врачей, хотя формально может принять и другое решение. А смысл помещения человека в больницу, а не в тюрьму в том, что там можно, отмечает адвокат, провести "хоть всю жизнь" и нет четкого срока, когда на волю. Но принудительное лечение, правда, амбулаторное, грозит и тем, кто никакой опасности для других не представляет, но пытался покончить с собой. И свое право на совершение суицида никто, по данным опрошенных PublicPost адвокатов, не оспаривал. Амбулаторное лечение, конечно, лучше, чем госпитализация, но в этом случае человека все равно ставят на учет и могут ограничить в праве, например, водить автомобиль.

Отдельно, по необходимости, решается вопрос дееспособности — тоже судом. Обычно, указывает Аграновский, это происходит, когда у госпитализированного осталось какое-то большое хозяйство, которое требует присмотра, — бизнес или недвижимость. Назначают опекуна, обычно это кто-то из близких родственников. Признание недееспособным потом можно оспорить, но это должен делать сам опекун.

"Беспредел при направлении на принудительное лечение происходит нечасто, потому что закон защищает от произвола, который был при советской власти, когда схватить на улице можно было любого. Сейчас есть два вида помещения в стационар. Первый, добровольный, когда гражданин добровольно высказывает желание. Люди, которые знают, что у них есть некие сложности, и раз в год ложатся для прохождения определенных процедур. Они должны подписать согласие и потом в любое время могут покинуть больницу, — разъясняет закон "О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан" адвокат Сергей Жорин. — А в случае недобровольного, когда человек не подписывает, в течение 48 часов должна собраться комиссия и вынести решение, что он нуждается в лечении. Медики собирают комплект документов и обращаются в суд, который решает вопрос о помещении. Чтобы не было злоупотреблений". Однако Любовь Виноградова утверждает — злоупотребления все равно есть, на пациентов оказывают давление, чтобы было меньше мороки. Недобровольно, по ее данным, в России лечатся всего 5-7%. "С такими случаями мы сталкиваемся очень часто, когда человека привозят и запугивают — если не подпишешь, то будешь здесь минимум полгода. Тут надо людям быть информированными, про полгода им врут. Другое дело, что когда человек добровольно лечится, он имеет право в любой момент отказаться от лечения и написать заявление с просьбой, чтобы его выписали", — поясняет она.

"Ненормально, чтобы писались такие статьи"

В 2007 году принудительно была госпитализирована Лариса Арап из мурманского отделения оппозиционного Объединенного гражданского фронта. Она пришла к участковому врачу в Североморске за справкой, а врач, уточнив, не Арап ли написала "Дурдом" — статью о пытках в психиатрической лечебнице города Апатиты, опубликованную в газете "Марш несогласных", — вызвала санитаров. Она провела на принудительном лечении 46 дней. В статье активистка описывала свой личный опыт: в лечебнице она лежала в 2004 году. Комиссия Независимой психиатрической ассоциации признавала, что женщина не совсем здорова, но в принудительном лечении точно не нуждается. После публикации, утверждала Арап, к ней приходили сотрудники ФСБ. А ее дочь Таисия пересказывала свой диалог с участковым врачом Ольгой Решет, по направлению которой Арап оказалась в больнице. Решет якобы кинула Таисии в лицо газету с материалом "Дурдом" и сказала, что "это ненормально, чтобы писались такие статьи".

С госпитализацией сталкивались и сторонники Эдуарда Лимонова, члены запрещенной НБП. Так, в 2008 году в институт им. Сербского (на обследование, но оно длилось почти месяц) был отправлен лидер подмосковных нацболов Владимир Ковердяев — об этом ходатайствовал суд города Орехово-Зуево. Госпитализация прошла в рамках уголовного дела, возбужденного по статье "Нарушение правил оборота наркотических средств или психотропных веществ", — у Ковердяева был обнаружен героин, но сам он утверждал, что наркотик ему подбросили сотрудники УБОП. Также на принудительное лечение по ходатайству следствия суд Петрозаводска пытался отправить в 2012 году и блогера Максима Ефимова за статью "Карелия устала от попов". Но он сбежал из России и попросил политического убежища в Эстонии.

Это по любви

Адвокат Сергей Жорин сейчас представляет интересы Анны Павленковой и Антона Бутырина. Павленкову в больницу им. Ганнушкина отправила мать, Бутырин ее оттуда вытащил. С помощью друзей и с использованием травматического оружия. Молодые люди утверждают, что на принудительное лечение Анну поместили из-за неприязни ее матери к Антону. "Сама мама рассказывала, что поместила дочь по знакомству, и жаловалась, как нелегко упрятать здорового человека. Наверное, думала, что ее пожалеют", — говорит Жорин. Кроме того, мать знала, что Анна беременна, и, по словам Анны и Антона, угрожала химическим абортом. Помещение в больницу выглядело так — когда Павленкова приехала к матери в гости, ее уже там ждали санитары. "При этом в Ганнушкина свозят бомжей, людей без документов. На каком основании девочку, которую взяли из дома, туда отправили? Мы понимаем, что именно там у мамы знакомые, — рассуждает Жорин. — И знакомые где-то на самом верху. Были санитары, они привезли на регистрацию, потом назначили лечащего врача. Если бы это был кто-то из низшего звена, вряд ли бы все прошло с такой легкостью". На беременность пациентки, утверждает Жорин, врачи внимания не обратили — она там находилась 10 дней, на четвертый или пятый день Анну осмотрел гинеколог, но лечение ей не изменили и не отменили.

Павленкова и Бутырин написали заявление о незаконном помещении в лечебницу, оно уже передано в Следственный комитет. Главврач больницы Андрей Нарышкин уже заочно ответил им, передав в полицию согласие Павленковой на госпитализацию. "Но если есть согласие, почему ее не отпустили по первому требованию, а если госпитализация принудительная — почему не было комиссии и суда?" — указывает адвокат. Тем не менее задача-минимум для него — не допустить привлечения Бутырина к уголовной ответственности. В то, что можно добиться расследования помещения девушки в больницу, Жорин, кажется, не очень верит. "Я говорил с коллегами, за последние несколько лет никто не сталкивался с подобными случаями. Вряд ли их нет, скорее всего, они просто не становятся достоянием общественности. Ведь для того, чтобы провести расследование, одни медики должны дать показания на других медиков, опровергать их заключения. А они это очень не любят", — резюмирует адвокат. Таким образом, делает вывод Дмитрий Аграновский, "психиатрия — очень удобный метод борьбы с несогласными". И если такие случаи, как у Павленковой, скорее редкость — не у всех есть знакомые в больнице им. Ганнушкина, то любого активиста политического можно определить в больницу при минимальных усилиях следственных органов.

Екатерина Савина, «PublicPost» - 27 февраля 2013 г.

Архив публикаций