17 Декабря 2009

Места злоключения

Гибель в СИЗО юриста Сергея Магнитского показала: пытки для наших тюрем — почти рядовое событие

Обычно, когда человек гибнет при странных обстоятельствах, возбуждается уголовное дело. Уголовное дело по факту смерти Магнитского возбудили только через восемь дней, когда в ситуацию вмешался лично президент Медведев. До этого и представители Федеральной службы исполнения наказания (ФСИН), и МВД заявляли: Магнитский был здоров, его смерть — это лишь трагическая случайность, которую нельзя было предотвратить, а условия содержания в Бутырской тюрьме тут ни при чем. Свидетельства адвокатов, ворох жалоб на медицинское обслуживание (вернее, его отсутствие в СИЗО), дневники самого Магнитского, где подробно описывалось, как он умирал без надлежащей помощи,— все это не производило на правоохранительную машину никакого впечатления.

А умирал юрист, если верить адвокатам, мучительно: несколько месяцев у него развивалось воспаление поджелудочной железы, боли постоянно усиливались, а в середине ноября стали невыносимыми, он не мог сидеть и похудел на 18 килограммов. В последний момент заключенного на скорой перевезли в тюремную больницу при Матросской Тишине, где должны были прооперировать. Но Магнитский орал от боли, и тогда, как вспоминает начальник СИЗО "Матросская Тишина" Фикрет Тагиев, врачи вызвали психиатрическую бригаду, которая "купировала состояние мягким фиксированием", проще говоря, связала юристу руки. Магнитский перестал дергаться, чуть позже перестал кричать, впал в кому и умер. Напомним, он был всего лишь обвиняемым, причем обвиняли его в экономическом преступлении — уклонении от уплаты налогов.

Машина смерти

История Магнитского типична: в российских СИЗО и тюрьмах людей с тяжелыми заболеваниями частенько оставляют без медицинской помощи, по сути, обрекая на верную смерть. Случай с ним отличается от остальных только двумя обстоятельствами — широкой оглаской и вмешательством президента.

"В СИЗО камеры перенаселены, не хватает света и воздуха, зимой и осенью холодно, а летом жарко. В таких условиях у людей обостряются хронические заболевания, появляются новые, а адекватной медицинской помощи нет,— говорит директор фонда "Общественный вердикт" Наталья Таубина.— В случае с Магнитским есть подозрение: в деле был коммерческий заказ, и следствие использовало такие условия заключения, чтобы выбить нужные показания. Но в ряде случаев пыточные условия создаются просто так, без цели.

Вот лишь одно дело из нашей практики: в Тверской области сотрудника ГИБДД заподозрили во взяточничестве, начали следствие, поместили в СИЗО. Он, на свою беду, болел диабетом. В СИЗО ему не делали инъекции инсулина, человек умер. И никакие показания следователю уже были не нужны: просто государство и его представители не относятся к тем, кто находится в СИЗО или местах лишения свободы как к людям. На них смотрят как на преступников, а раз преступник — что на него внимание обращать".

"Особый подход" к заключенным отражается даже в документах: так, в докладе "О результатах и основных направлениях деятельности Минюста на 2009-2011 годы" слово "люди" не встречается ни разу. Обитателей колонии предпочитают называть "лица" и "спецконтингент". Причем попасть из категории "люди" в число "лиц" очень легко.

"Процедура ареста — рутинная. Есть целые категории дел, где решение об аресте выносится почти автоматом, и ничто, в том числе состояние здоровья, не подорвет решимость судьи,— говорит председатель ассоциации "АГОРА" Павел Чиков.— Если же вас на этапе следствия поместили в СИЗО, считайте, что реальный срок вам практически гарантирован. Российское правосудие сегодня — это не вопрос оправдания или обвинения, в 90 процентах случаев в суде идет торг по поводу сроков. Вся уголовная политика в стране ориентирована на то, чтобы обеспечить бесперебойную работу конвейера, перемалывающего людей и отправляющего их с воли в тюрьму".

Вернуться из тюрьмы на волю удается далеко не всем. Подробную статистику по умершим в местах лишения свободы и в СИЗО ФСИН не публикует, но отдельные цифры иногда вырываются на волю. Так, в уже упомянутом докладе Минюста говорится: "К 2012 году общая смертность от заболеваний в местах лишения свободы должна быть снижена с 540,28 человека в 2005 году (в расчете на 100 тыс. содержащихся в местах лишения свободы) до 420,0 человека, а первичный выход на инвалидность с 686,7 человека в 2005 году до 675,5 человека". Тюремное население страны сегодня около 900 тысяч человек. Выходит, каждый год в российских колониях и тюрьмах умирает около пяти тысяч человек, еще шесть с лишним тысяч становятся инвалидами. Это в 10 раз больше "небоевых потерь" Российской армии, при том что служит в России людей примерно столько же, сколько сидит. И цифра, похоже, особо не меняется: в предыдущем докладе Минюста говорилось, что смертность снизят до 420 человек на 100 тысяч к 2010 году, в более свежем документе те же результаты хотят получить уже к 2012 году.

Но даже эта статистика не дает полной картины: реально людей, которых тюрьма свела в могилу, намного больше.

"Я знаю ряд случаев, когда администрация колоний делала все возможное, чтобы досрочно выпустить заключенных с последней стадией СПИДа,— говорит Павел Чиков.— Это стандартная практика, которая касается не только ВИЧ-инфицированных: отдают родственникам полуживых зэков, чтобы они умерли на воле и не портили статистику".

Доктор хаос

Пыточный характер тюремных учреждений признают даже в самом Минюсте. "Условия содержания осужденных и подследственных... унижают человеческое достоинство, причиняют физические и нравственные страдания, нарушают права человека на охрану здоровья и личную безопасность",— говорится в докладе ведомства.

Ужас и страдания воцарились в тюрьмах от бедности, считают в Минюсте и приводят цифры: меньше половины СИЗО соответствуют требованиям законодательства, 80 процентов инженерных сетей изношено, 75 процентов медицинского оборудования в тюремных больницах выработало ресурс.

Ресурс человечности выработали сами тюремщики, парируют правозащитники. Неоказание помощи, фактический запрет на свидания, издевательства — все это не имеет никакого отношения к материальной части.

"Обеспечьте больным лечение. Не можете обеспечить, хотя бы дайте им самим себя лечить, дайте врачам доступ. Но ведь не дают! — возмущается Павел Чиков.— Те же Магнитский или юрист ЮКОСа Василий Алексанян — люди не бедные, они в состоянии позволить себе хороший медицинский уход, оплатить медикаменты, но для этого нужно, чтобы система открыла двери для медиков. Сейчас же ни один арестованный не может не то что проконсультироваться, просто встретиться с медработником!

Когда человек оказался в СИЗО, доступ к лечению зависит от следователя, который, с одной стороны, заинтересован в шантаже обвиняемого, а с другой — ничего не понимает в медицине. На зоне все во власти начальника колонии. Общее правило — никого не пускать. Мне известны единичные случаи, когда колонии допускали врачей на свою территорию. Система тут держит глухую оборону, и совершенно неясно, почему".

"Сегодня оказание помощи не только не запрещено — во всех внутренних документах ФСИН и МВД указано, что это обязанность соответствующих учреждений. Но ни закон, ни эти инструкции не выполняются",— соглашается представитель межрегионального "Комитета против пыток" Максим Прытков.

Олег Москвин, просидевший в двух столичных СИЗО восемь месяцев, рассказал "Огоньку", как выглядит вызов врача и лечение по-тюремному.

"Начинаешь стучать в дверь камеры, хорошо, если достучишься. Придет охранник, спросит, чего надо, буркнет себе что-то под нос и уйдет. Пройдет час, начнешь снова стучать, кричишь, что человеку плохо, человек умирает. Охранник придет, скажет, что уже звонил врачу, и уйдет. И так может продолжаться весь день, а то и дольше.

Врач, если и придет, то только на следующий день, на утренней проверке. Тогда обычная история: таблетку делят пополам, одну половинку дают одному арестованному, от головы, вторую другому — от живота. В принципе лекарства можно получить от родственников, но процедура передачи — долгая и унизительная, как и все в СИЗО. Люди умирают от болезней, и на это никто не обращает внимания. Волна может пойти, только если кого-то охранники забили. Надо людей переделать — механизмы-то все есть, они должны среагировать. Но не реагирует никто и ни на каком уровне".

Отсутствие реакции объясняется просто: за пытки и смерть задержанных никто ответственности не несет.

"У нас нет такой статьи — пытка,— говорит Наталья Таубина.— Есть 286-я статья — "Превышение должностных полномочий", но практика показывает, что наказать кого-то по ней безумно сложно. Нужны доказательства, медицинские документы, а начальство закрытых учреждений чаще всего выгораживает сотрудников, не фиксирует документально нарушения условий содержания, и документы выдает со скрипом. В нашей практике не было ни одного случая, когда бы удалось добиться наказания за пыточные условия содержания".

В масштабах страны, правда, такие случаи есть, но их за последние 20 лет набралось всего несколько десятков.

"Так, осенью 2008 года Европейский суд удовлетворил иск господина Бузычкина: условия содержания его в нижегородском СИЗО 52/1 и СИЗО 48/3 в Москве были признаны незаконными, жестокими и унижающим достоинство. Известно еще несколько похожих дел, например Бабушкин против России или Калашников против России, — говорит юрист межрегионального "Комитета против пыток" Ольга Садовская.— Но их очень мало. Выигранных дел, связанных с неоказанием медпомощи, я не знаю.

Это очень сложные случаи: одно дело побои, другое — доказать, что человек умер не от самой болезни, а от того, что его плохо лечили. Как убедить судью, что человек умер не от самого приступа, а от того, что врачей неотложки полчаса не пускали в СИЗО?"

Но даже если пострадавшему удается дойти до суда и выиграть его, дело ограничивается компенсацией: виновные в пытках остаются на своих местах.

Люди дела

Тренд последнего времени — экономические посадки. Если в тюрьмах и колониях по-прежнему доминируют уголовники, то среди "населения" СИЗО растет процент бизнесменов. Хитом рунета в этом году стал "Бутырка-блог" — электронный дневник предпринимателя, который содержался в Бутырке. Он через адвокатов передавал жене свои записки о быте тюрьмы, а та выкладывала их в Сеть. Бизнесмен пишет о "повальных арестах предпринимателей".

"Сегодня по всей стране сидят десятки тысяч предпринимателей,— соглашается лидер движения "Бизнес-солидарность" Яна Яковлева, сама отсидевшая восемь месяцев в СИЗО.— Посмотрите статистику по уголовным делам на сайте Верховного суда: за три квартала 2009 года возбуждено около 500 тысяч дел. Из них 200 тысяч приходится на убийства, грабежи, изнасилования, хулиганство и прочие неэкономические преступления. Остальные 300 тысяч в массе своей — это как раз и есть экономические статьи. Открыто эту цифру никто не дает, а она ведь чудовищная".

Дело с экономическими посадками обстоит по пословице "Был бы человек, а статья найдется": сажают в основном по четырем статьям — 159.4 (мошенничество в особо крупном размере) и 174.1 (легализация средств, полученных преступным путем), 171-я (незаконное предпринимательство) и 199-я (уклонение от уплаты налогов). Именно по последней сидел Магнитский.

"Статьи сформулированы так, что под них можно подвести практически любого предпринимателя,— говорит Яна Яковлева.— Например, статья "Мошенничество" в нынешнем виде — это просто описание предпринимательской деятельности, под нее попадает любой договор. При этом на бизнесменов сразу заводят дело по части 4, "в особо крупном размере". "Особо крупный размер" — более миллиона рублей, а ведь даже у самой маленькой фирмочки есть контракты на такую сумму. Часть четвертая — это уже особо тяжкое преступление, можно требовать ареста. Следователи приходят в суд и говорят: человек совершил особо тяжкие преступления, как вы можете его выпустить! А то, что они в уголовное дело напихали черновики факсов и планы каких-то помещений, как было в моем деле, суд уже не интересует. Суд делает так, как удобно следователю.

Похожая история и со статьей 174.1 "Легализация". Под определение "легализация" попадает фактически любой платеж — от налогов до аренды и зарплат. Если вдруг какую-то сделку признают преступной, легализацию добавят автоматически. А это тоже особо тяжкая статья: от 10 до 15 лет. Ее часто используют в коррупционных целях: предлагают убрать эту статью из обвинения в обмен на нужные показания или взятку.

Статью "незаконное предпринимательство" очень любят маленькие милиционеры из районных УБЭП, она помогает им кормиться и выполнять план".

Реальные причины посадок чаще всего банальны: конфликт партнеров, происки конкурентов, попытка захватить актив, стремление милиционеров выполнить план по раскрываемости. Сажают самих бизнесменов, бухгалтеров, юристов, контрагентов. Иногда сажают целые трудовые коллективы: в апреле 2009 года, например, в подмосковном Подольске по статье "незаконное предпринимательство" в колонию отправили всех сотрудников аптеки "Фитос" — хозяина Федора Душина и 10 его подчиненных.

"Сегодня арест используют чаще, чем в советское время, особенно по экономическим статьям,— комментирует бывший глава бюро Интерпола в России Владимир Овчинский.— Совершенно искаженная ситуация сложилась с налоговыми преступлениями: после очередных поправок из УК исчезло упоминание о том, что, если виновный полностью возмещает ущерб, он освобождается от уголовной ответственности. Теперь людей за уклонение от уплаты налогов сажают, но никого не волнует, вернутся ли в казну деньги. Это бессмыслица. Еще недавно у нас педофил, совративший ребенка, получал год условно, а человек, не заплативший налоги, шел на 5 лет. Это что, нормальная уголовная политика? Это королевство кривых зеркал!"

"Раньше были малиновые пиджаки, которые ходили и отстреливали тех, кто не хотел отдавать им собственность,— говорит Яна Яковлева.— Теперь малиновые пиджаки переоделись в форму и надели погоны. Они поняли: зачем расстреливать, когда можно сажать. Эффект ведь один и тот же: предпринимателям дают потрясающие по жестокости сроки — 10-15 лет, при том что убийцы и насильники получают 3-5 лет и выходят по УДО".

Так, 15 лет лишения свободы грозит сейчас Виктору Денисенко из Таганрога. Его лаборатория делает измерительные приборы, те самые, инновационные, которые очень хочет видеть государство. Против Денисенко возбудили дело по статьям 171-й (незаконное предпринимательство) и 174-й (легализация). Причина — у него нет лицензии на каждый из нескольких тысяч приборов, которые выпускает его фирма. По закону он такие лицензии иметь и не должен: нужна всего одна лицензия, на вид деятельности. Но местному ОБЭП нужны экономические посадки, так что дело идет.

Ломка системы

Изменится ли что-то в этой системе по итогам дела Магнитского? Уже ясно: полетят головы. Но ни отставки, ни показательная порка не изменят положения вещей в целом.

По словам Яны Яковлевой, переломить ситуацию с посадками можно, лишь закрыв лазейки на законодательном уровне: пересмотреть устаревшие формулировки экономических статей, чтобы органам было сложнее сажать предпринимателей по надуманным и зачастую сфабрикованным основаниям.

Переписывание законодательства ничего не изменит, парирует Павел Чиков: уже сегодня в УПК записано — арест это крайняя мера, не первый год идет разговор о том, что за экономические преступления не надо брать под стражу, но судьи эту строчку в законе не замечают, а разговоры игнорируют. Возможно, если пленум Верховного суда сделает соответствующее разъяснение, что-то и изменится, рассуждает он.

Помочь может другая мера, говорит Чиков: надо передать тюремных врачей в ведение Минздравсоцразвития. Ситуация резко улучшится, считает он и напоминает: когда сами колонии и СИЗО передали из системы МВД в ведение Минюста, в СИЗО перестали принимать задержанных со следами побоев и пыток.

Сами сидельцы, правда, к разделениям структуры относятся скептически: "Попы в тюрьмах тоже за штатом, но по бездушию дадут фору вохре,— вспоминает Олег Москвин.— Я много раз просился на прием к батюшке, но ни разу не был принят. Видел его единственный раз — во время какого-то праздника он ходил по камерам и окроплял всех водой".

О трудной дороге к тюремному храму пишет и автор "Бутырки-блога": "Попасть в храм очень сложно. Нужно настойчиво писать не один месяц во все инстанции или заплатить". Кстати, не оказалось священника и рядом с умирающим Магнитским.

"Сегодня для того, чтобы доказать свою правоту, остался лишь один инструмент — публичность,— с грустью говорит Яна Яковлева.— Как упыри разбегаются на свету, так и коррумпированные правоохранители под напором гласности иногда отступают. Но даже огласка дела не гарантирует победы: о той же истории с подольской аптекой, где по статьям 171 и 174 директора посадили на 7 лет, а 11 женщин — сотрудниц аптеки отправили на зону на 2-3 года, писали газеты, о ней доложили президенту, по его поручению глава президентской администрации писал письма в Генеральную прокуратуру, но 11 человек все равно сидят — до сих пор".

Не помогла публичность и Сергею Магнитскому: она, как и врачи Бутырской тюрьмы, пришла к нему слишком поздно...

Всеволод Бельченко, Журнал «Огонёк» № 30 (5108) от 07.12.2009

Архив публикаций